«Ladies and Gentlemen: this is Yuri Naumov!» 
или 
«Заметки на полях заезжeнной кассеты» 
   

Как-то, роясь в вековых завалах старых кассет, в попытках отыскать что-нибудь забытое/любимое на предмет послушать по дороге на работу, я наткнулась на неизвестную, черезвычайно заезжeнного вида кассету с концертом Юрия Наумова от 1994 года. Поскольку моё знакомство с творчеством Юрия состоялось приблизительно через год после указанной даты, я была весьма заинтригована её содержимим. Кассету по ветхости не брал ни один лентопротяжный механизм, поэтому пришлось попыхтеть, заставляя её вспомнить свой долг. Но всё получилось, и старания не пропали даром – именно там я впервые услышала «Катафалк». 

Тут необходима небольшая ремарка для не Нью-йоркских слушателей. Дело в том, что для своих выступлений в городе большого фрукта Юрий облюбовал манхэттенский клуб «Биттер Энд». Вообще-то, как мне кажется, специфика клубных выступлений, где время выступления жёстко регламентировано, не способствует созданию особо интимной обстановки – слушателю гораздо труднее сконцентрироваться, когда народ пробирается мимо в поисках свободного столика, официантка мелькает перед глазами, собирая и разнося заказы, и прочие подобные прелести (...с другой стороны – ежели глазоньки закрыть, то оно вовсе и ничего, акустика там хорошая...). 

Наверное, именно поэтому на клубных концертах Юрий играет то, что я называю «облегчённой версией» (ну, у самого автора существует другая точка зрения и даже развита целая концепция на эту тему, но от этого нисколько не легче). То есть – минимум психоделики - в лучшем случае «Поролоновый Город» - это если хорошо себя вести будем. Правда, надо отдать должное – в последнее время ситуация явно сдвинулась в лучшую сторону. 

При таком раскладе, когда «Азиатская Месса» исполнялась на моей памяти трижды и исключительно на домашних концертах, обнаружить такую сильнейшую вещь из разряда своих любимых, как «Катафалк», было просто редкостным подарком... (у меня есть подозрение, что амортизация той стороны кассеты с тех пор составила не меньше 50% при уже имевшихся первоначальных 80)... 
Где-то я слышала определение «Катафалка» как «апокалипсического»... Поскольку знакомство с песней случилось не так давно, я хорошо помню свое первое впечатление – «страсти-то какие». Но устрашающая составляющая растворилась очень быстро, буквальный смысл слов уступил место интонационному, опосредствованному – остался чистый звук. Так что сейчас я затруднилась бы дать точное определение «Катафалку» - он давно перешёл границы рационального, а иррациональное не поддаётся классификации. 

Вообще, выступая в клубе (а именно на «Биттер Энд» приходится подавляющее большинство около-Нью-йоркских концертов), Юрий с осторожностью относится к исполнению моего любимого сектора своего репертуара, несправедливо обзывая его «мрачным» и стараясь «не перегрузить»... Конечно, подобные вещи не так легки для восприятия, как, скажем, «Сказка о Карле», но и западают они гораздо глубже, и больше всего люблю я именно эти – отстранённые и многомерные. И неизмеримо бесконечные пространства, пронизанные паутиной плоскостей, «Мессы», и солнечных зайчиков, пляшущих по мрачным бетонным плоскостям воздушного и контрастного «Я забыл, где мой дом»... 

Образы, которые они создают, черезвычайно глубоки, они живут своей обособленной, непонятной жизнью и каждый раз, слушая их, погружаешься в сложный и незнакомый мир с совершенно иными законами восприятия. Чем-то это напоминает парадоксальные работы Эшера, когда пространство не подчиняется обычным законам, а течёт и изменяется сразу в нескольких измерениях. 
При этом матрица пространства, задаваемая музыкой, наполняется, оживляется и приводится в движение голосом. Именно голос освещает и ведёт тебя по постоянно меняющемуся лабиринту, придавая ему неизъяснимую многомерность и вызывая давно забытые жутковато-увлекательные ощущения детства, когда всё кажется безумно интересным и в тоже время страшно потеряться в абсолютно незнакомом и изменчивом иррациональном пространстве. Поэтому внимание разрывается между деталями возникающих и исчезающих структур и старанием удержать голос, который то доносится издалека, то неожиданно окружает сразу со всех сторон и тогда то, что ещё осталось от ориентации, теряется совершенно... 

Самое замечательное во всём этом – что при каждом новом исполнении возникающая картинка всегда разная, часто ничего общего с прошлым своим воплощением не имеющая. Ну, оно и понятно – восприятие – дело весьма субъективное, зависит от внутреннего состояния, как исполнителя, так и слушателя. Чтобы адекватно понять, о чём там Юрий пытался докричаться со сцены, нужно быть копией Юрия Наумова, причём копией именно в данный конкретный момент – со всей суммой ежесекундно меняющихся внутренних настроек. Поскольку это совершенно невозможно, становится абсолютно неважным, что там конкретно автор имел в виду. Тем более, что авторская точка зрения тоже величина непостоянная. В этом и содержится вся прелесть концертного исполнения – в непредсказуемости и динамике одной и той же вещи. 
Хотя, конечно, при всём сказанном, лично я была бы премного благодарна Юрию, если бы он выпустил-таки диск для личного употребления. Пусть утратится фактор разнообразия исполнения, мы удовлетворимся оставшимся фактором разнообразия восприятия. Зато не надо ждать по году удачного стечения обстоятельств. 

Ну, это из области девичьей мечты. А пока – будем ждать следующего концерта – плохими они не бывают никогда, а вдруг нам именно в этот раз как-то особенно повезёт и мы услышим, например, «Катафалк» или «Мессу»...

Татьяна Фридкина 
Принстон,  Июль 2002