"Фиолетовый альбом", наверное, первая работа за всю мою жизнь, которая была создана в адекватных материалу условиях. Раньше у меня просто не было возможности играть музыку так, как я слышал ее внутри своей головы. Мешала  нищета, отсутствие мощных связей в музыкальном мире, которые позволили бы мне прийти на какую-то крутую студию  и полноценно, вдумчиво, неторопливо поработать над проектом. И в какой-то момент я понял, что мне надо валить из  этой страны туда, где проблемы с технологией звукозаписи не такие щемящие, как в России.

Я услышал Beatles, когда мне было шесть лет. Для меня рок-н-ролл был колоссальным источником вдохновения и  потрясения сызмальства. И через эти потрясение и вдохновение англо-американская цивилизация изначально не была  мне чужой. Я многому духовно обязан Англии и Америке - то, что было сделано этими странами в последней трети  двадцатого века в области звука исключительно дорого и близко мне. Я ехал не в Занзибар, не в Германию, не во  Францию, не в Бельгию - я ехал в страну, которая мне по звуку была родной. Совпав в главном, я мог адаптироваться к  вещам менее существенным. Я думал: "Если этот звук придумали живые люди и он таков, что заводит меня и является  пищей для души, как я могу подписаться под определениями этих людей "бездуховные, холодные, прагматичные"? Если  из их звука идет тепло, свет, кайф, это значит, они изначально не могут быть холодными пришельцами-марсианами, у  которых вместо зрачков мелькают доллары в глазах."

Теперь я хожу по Нью-Йорку и вижу теплых, нормальных, спокойных, творческих, живых людей. Их естество соразмерно с естеством моих питерских или московских друзей. Но они никогда не попадут в "Санта-Барбару", которую смотрит вся Россия. Ты никогда не узнаешь об их существовании, потому что у них не хватит денег, чтобы приехать туристами в Москву, в новостях их не покажут - они не являются сенсацией или звездами, которые могут выхвать интерес у российских журналистов. Их теплый и достойный пласт никогда не попадет в твое поле зрения, но я общаюсь с ними напрямую - с той Америкой, которая открыта мне, но о которой ты никогда не узнаешь. Это та Америка, которая поколение назад приходила на Вудстокский фестиваль - он стал огромным событием в их жизни. Но эти люди и их дети полностью скрыты от твоего взгляда.

Ты приходишь домой - "Санта-Барбара", президент сказал..., произошла встреча..., убили банкира..." Ты никогда не узнаешь ничего об американцах - в контекст, в картинку того, что есть Америка сегодня, они - со своми глазами, голосами, свитерками - не вписываются никак. Так что же, их нет?! Они есть. Ты можешь судить об Америке по тому, что попало в твои руки, глаза и уши. Но проблема заключается в том, что эту селекцию делаешь не ты - ее делают за тебя. Ты никак не причастен к призводимому выбору. Тебе навязывают Мадонну, но существует и Том Уэйтс, но за Мадонной - огромная раскручивающая машина, а за Томом Уэйтсом ее нет.

Америка, по мнению внешнего относительно Америки мира, - хищная, бездуховная, нахрапистая, беспринципная и безнравственная страна. Так думают не только люди, живущие в России. Так думают люди, живущие в Индии, в Китае, в Пакистане, в Аргентине, в Германии, в Финляндии, в Гренландии, в Мексике, в Индонезии, даже люди, живущие в Англии и Канаде... Иными словами, людей, которые считают американцев козлами, большинство человечества. Я в меньшинстве. У меня нет внутреннего конфликта с этой страной. Америка на внешнем уровне раскрутила для себя и для всего мира историю своего безумного успеха и сделала карту на этом успехе. Она создала некий стереотип восприятия себя: улыбка в шестьдесят зубов, броские фразы, крепкие рукопожатия и долларовые расклады. Для нее это был способ избежать своих внутренних неурядиц, неприятностей, душевной боли, которые водятся у американцев в изобилии. Но в отличие, например, от людей, выросших в России, американцы никогда не набрались бы мужества поделиться своими страданиями - их принято скрывать. Боль этой сраны глубоко закрыта от посторонних глаз, вовне - успех и улыбка в шестьдесят зубов.

Американцы - это совсем юная нация, большой оптимистичный ребенок. "Давайте заработаем бабок!" "Ну как же можно о деньгах говорить", - возмущаются европейцы. А ведь у европейцев не меньшая жажда наживы и не меньшая жадность к деньгам, но поскольку они существуют уже многие сотни лет, они научились пристойно себя вести, чтобы заметать следы и тихорить свой зубастый хищный оскал. Почему Россия не может понять Америку? Проблема в том, что многие вещи приобретают в России ценность только после того, как они проходят через преломление в языке. Российская культура очень языковая и все воспринимает через призму языка. Язык в России - это мифология и религия одномоментно и параллельно. Интеллигентные и глубокие люди России превозносят язык как средство проявления духовности. Но язык как инструмент выявления духовности перестает работать по отношению к Америке. С этой точки зрения роль, которую мне выпало сыграть (не знаю, в каком масштабе она раскрутится, но я постараюсь сыграть ее насколько возможно честно, глубоко и до конца), - конвертировать здешнюю российскую вибрацию в некий посыл в неком формат, который понятен и прочитываем американцами, и сделать это по возможности убедительно. Я считаю, что я великолепно подхожу на эту роль. Более того - наверное, нет в конце двадцатого века человека, который подходит на эту роль лучше, чем я.

В девяностых серьезная звукозаписывающая технология стала намного доступней, чем она была когда-либо до этого. Выяснилось, что уже не надо быть миллионером и зарабатывать десятки или сотни тысяч долларов для того, чтобы позволить себе роскошь записать серьезную, требующую тщательной аранжировки работу в адекватных студийных условиях. И поэтому тот уровень технологии, который был доступен Pink Floyd и Led Zeppelin в семидесятых годах, оказался доступен нормальному небогатому музыканту в девяностых. Мне удалось сколотить какой-то ударный капитал, который я смог инвестировать в то, чтобы записать первый цикл из семи песен, которые составляют "Фиолетовый альбом". Записать так, как я это слышал в своей голове, - с ансамблевым звучанием. Гитарная ткань, привалирующая на моих квартирных концертах, отошла и растворилась в общем наэлектризованном потоке. Я просто счастлив этой записью.

Я вынашивал название своего альбома - "фиолетовый" - изрядное количество лет. Фиолетовый цвет мой любимый, причем с детства. Когда я стал музыкантом, я понял, что звук, с которым я экспериментирую на гитаре, ассоциируется для меня с фиолетовым цветом. Мне легко обозначить свою музыку через этот цвет: мне кажется, он гармонирует с моей музыкой - с моим угрюмым, мистическим, полуотстегнутым, отчасти даже наркотским звуком. Фиолетовый цвет не есть цвет радости, это цвет растворенной, самопоглощенной, созерцательной печали. Наверное, я не могу объяснить словами то, что совершенно однозначно для меня на уровне эмоционально-ассоциативном - я становлюсь косноязычным и слишком умственным. Если говорить проще, у меня есть большое внутреннее согласие между тем, как это звучит и каким цветом это обозначается.

Наверное, когда я буду искать названия для следующих своих альбомов, подход будет не цветовым, а каким-то другим. Возможно, у этого альбома "фиолетовая" концепция. Эта концепция не столько в логической идее: герой попадает в воронку событий, она его по-своему закручивает, он начинает путешествовать в ней, трансформироваться и меняться по ходу тех испытаний, которые на него наваливаются... Это все происходит, но общая ситуация при этом - цветовая, есть некое состояние, которое я могу обозначить как фиолетовое. Мой "Фиолетовый альбом" просто звукоряд этого состояния.

                                                                        Монолог записала Анна Шаркова.

                                                                            "Мир Развлечений" №2 1997