На пересечении двух измерений

Интервью с Юрием Наумовым и С.Калугиным для журнала "Ровесник" - оригинальная авторская версия.

Мы встречаемся с Юрием Наумовым и Сергеем Калугиным в тёплой, домашне-репетиционной обстановке. Юрий кажется слегка простуженным, но как всегда лучится своим ласковым, волшебным светом, Сергей улыбается с добродушием могучего существа из сумрачной сказки. Они такие разные... Творчество Юрия - музыка Жизни и Света, Сергея – мрачных измерений и гибельного восторга... Но есть некая нить, связавшая их, наверное, навсегда. Последнее проявление этой связи – совместный концерт в ЦДХ в феврале 2011. И вот они передо мной – вместе. Блюзовый гений 9-струнной гитары Юрий Наумов и адепт академической 6-струнки Сергей Калугин.

-В любых словах, которые приходят в голову, скажите о музыке друг друга.

Ю.Н.: Серёга мистик. Есть роль… либо потребность, либо амбиции, либо всё вместе – быть проповедником. На нем подвисает роль, и он активно в неё вписан, человека,который посвящает в некое таинство. Это как бы надводная часть огромной массивной горы, которая главной своей составляющей уходит в какие-то тёмные воды, и он как такой человек-амфибия с фонариком туда сплавал, что-то посветил, потом выплыл, сказал: «Я там такое видел!» И начинает вещать. А люди, которые собрались на берегу, смотрят – у него жабры, лёгкие, какие-то чешуйки даже есть– они так: «Да ну! Правда что ли?!» - «Зуб даю! Сам видел!» (смех)  

С.К.: Удивительное дело… Юра говорит, что я мистик, я могу сказать, что Юра мистик.Очень глубокий и трагичный. Мистик-катастрофист. Видящий всю меру отчаяния и ужаса, в который погружена реальность. Отчаянно взыскующий. Это отчаянный диалог с источником всего, с тем, что нас породило. Так что если говорить о мистицизме, то прими, пожалуйста, мячик обратно. 

Ю.Н.: От вашего столика нашему? (смех)

С.К.: Ну и про Юру, конечно, надо тоже важное слово сказать, что он Странник. Его песни – это песни странствий, действительно сопоставимые с психоделическим трипом, когда твоё сознание переезжает, перефокусируется. Это странствия,путешествия, из коих самое великое «Метафизические опыты». 

-Когда и с кем последний раз до ЦДХ играли совместный концерт?

Ю.Н.: (задумывается) Мне кажется, это был то ли поздний январь, то ли ранний февраль 1988 года – последний квартирник, который мы отыграли с Костей Кинчевым. 

-Сергей, а вот для вас совместные концерты не такая уж и редкость… 

С.К.: Случаются время от времени… 

-Чем был особенен именно этот?

С.К.:Я пришёл на квартирник Юры Наумова в 86 году. От того, как играет Юра, я просто шалел, потому что не понимал – как это сделано. И тут наша общая знакомая, дождавшись момента, когда у Юры был перерыв, затащила нас в ванную, сунула мне гитару в руки: «Играй!» Ну я обалдел и начал играть свои ранние дурацкие песни в стилистике Высоцкого… В конце второго отделения своего концерта Юра вдруг говорит:«А вот сейчас, ребят, у нас дебют. Перед нами выступит юное дарование. Сейчас он споет несколько песен». Это было моё самое первое в жизни выступление на публике с собственным творчеством. Юра таким образом является моим крестным папой, потому что он меня впервые вытащил перед публикой. 

Ю.Н.: Бросил щенка в воду. (смех) 

С.К.:…щенок начал барахтаться – и в конечном счете поплыл. Меня нахлобучило, какой Юрка гений. С точки зрения формы то, что делал Юра – огромные сложные инструментальные композиции гитарные с мощным образным философским текстом протяженностью от 8 до 15 минут, - это меня перевернуло. Поэтому: для меня этот концерт – большая честь и радость. 

-Если можно сказать, что ваше творчество ради чего-то, то ради чего?

Ю.Н.: Ты пришёл и в себе несёшь целый мир, который готов стронуться с места. Прикол в том, что зачастую искра карбюратора, которая запустит твой движок, находится где-то во вне. Для того, чтобы доступиться к собственному замку, тебе нужно ключи отыскать снаружи себя. В чьём-то ином деянии, слове, поступке, намёке… То есть бикфордов шнур в тебе, но тот, кто подносит спичку, зачастую находится снаружи. И через момент внешнего вспыхивания, которое по этому шнуру прокатывается до тебя – и происходит этот момент возгорания – ты узнаешь, зачем ты здесь. Рациональное осмысление – ради чего – может случиться постфактум или не случиться вообще. А вот момент тканевого, субстанционного узнавания – по силе резонансной волны – безошибочный. У меня много аксессуаров: микрофоны, пульт,проводки – и за каждым стоит рациональное решение: выбираю это – потому что оно лучше. И эти логически верифицируемые вещи оборачивают собою нечто, абсолютно иррациональное по природе. Это иррациональное – то самое РАДИ ЧЕГО, на которое внятного ответа я дать не могу. 

С.К.: У меня крутится в голове слово «преображение». Как величайший дар бывают нам даны моменты преображения. Это преображение случается на концертах. Хотя бы на5 минут на этом стадионе вдруг настанет чудо, которое нас где-то ждет, может быть, еще. 

-Что ближе – квартирник или стадион?

С.К.: Стадион! Я и в юркиной музыке шалел именно от некого масштаба циклопического. Мне всегда хотелось грандиозности, атмосферы, когда ты заходишь в колоссального размера готический собор, такой: «Ах…» - и распался. И тебя нет, только это величие, перед которым ты стоишь в экстазе и в восторге. 

Ю.Н.: Квартирник! Я стремлюсь к тому, чтобы выстроить сердечный мост.И мне важно, когда передо мной есть пара глаз, и за ними - человеческая душа, равновеликая моей собственной. Наверное, и я подсажен на идею грандиозности, но она располагается в невидимом поле. А в видимом мне комфортно, когда есть эти глаза и сердца, и дистанция до них –мала. Я как бы иду в продолжение разговорной традиции, как если бы я общался с людьми на кухне за чашкой чая. 

-Сергей, встань перед вами, как когда-то перед Юрием, бескомпромиссный выбор: остатьсяв России – на поле знакомом, родном, но ваше искусство обречено, либо уехать фактически вникуда, но это единственная возможность музыку свою спасти –рискнули бы?

С.К.:Вопрос непростой… Я думал – я потяну эту страну, куда надо, этот потянет – и мы ее вырулим. Ну не получилось. И соответственно теперь я смотрю – а на что я собственно положил жизнь-то таким макаром? Может быть, правильнее было бы уехать?Огромное количество времени и сил потрачено на фигню. Я дожил до 43 лет для того, чтобы понять, что я вообще ничего не умею. Я это стал подозревать в 30 лет, в 35 лет убедился, что я не умею играть на гитаре, в 38, что полностью не умею петь, в 43 сижу и понимаю, что я вообще ничего не умею. 

Ю.Н.: То есть когда тебе в восьмидесятник будут вручать «грэмми» за весь послужной список… 

С.К:... Буду очень смеяться. (смех) 

-Юрий, возвращение сейчас в Россию было бы скорее потерей дома или обретением родины?

Ю.Н.: У меня во «Всемирном законе торможения» есть строки: «Я кажется, знаю, что меня ждёт,/ Но, эй! Что мне остается взамен?» Этот момент витязя на распутье… Налево пойдешь – кранты, направо пойдёшь – кранты, прямо пойдешь – кранты. Ты стоишьтакой застрёманный – чё делать-то? И тут голос сверху: «Ну раз ты встал, чувак,то прямо здесь тебе кранты и будут!» Когда плата за выбор такова... То, что возвращение- потеря дома, это стопудово, обретение ли родины – это огромный знак вопроса... 

-Сергей, каков главный импульс вашего творчества?

С.К.: Я всю жизнь пишу одну и ту же песню, которая называется «Ничего нет прекраснее смерти». Некий такой мотив… момент ликующей атаки, когда ты наконец избавлен от груза – от того, что было тобой, но еще видишь, еще осознаешь, еще летишь вперед… Наверное, это некая квинтэссенция, некая нотка звенящая, которая более или менее проявляется всю дорогу. 

-Юрий, последний вопрос к вам. У вас есть пласт абсолютно великих вещей, которые еще не записаны, потому что, насколько я понимаю, не могут быть пока оформлены адекватно самим себе. Никогда не возникало желания записать их так, как можете сегодня?

Ю.Н.: Нет, не возникало. Когда я увидел в Барселоне собор «Саграда Фамилия»... Как мне представляется, Гауди пришел к этой идее не в зрелости, а много раньше... возможно,что он увидел «Саграду» во сне – будучи совсем юным. Увидел очень внятно, и понял – это то, что ему предстоит построить. И вот этот губошлёп посвящает свою жизнь изучению всех архитектурных штук, строит какие-то дома, резиденции, разбивает парки, – набирает опыт. И непрестанно думает о соборе: «Как же мне поднять эту махину?» У меня была мечта – записать альбом одному. Ну это же элементарно: поставил микрофон, сыграл на гитаре, записал. Слушаю – нормально. Ставлю записи любимых музыкантов...И мое воображение поражено– что-то они необычно ярко звучат! Слушаю больше… Слух привыкает к этому стандарту. Снова ставлю свою запись – а это что за мутная фигня?? Еду сконцертом в Сан-Франциско, и мне знакомый чувак – бармен в клубе, говорит:«Юрка, у меня был знакомый аудиоинженер и он мне по секрету говорил, что у эквалайзеров нужно частоты не поднимать, а наоборот – резать то, что избыточно». Я про себя так: «Вау!». Прилетаю обратно – так, порезали… Ха! В этом что-тоесть! И вот так, по капле, я начинаю получать ответы на вопрос – как мне поднять эту махину. А теперь представь - сказали бы Гауди: «Антонио, чего ты паришься? Ну строй ты эту свою Саграду, как умеешь. Мы с мастерками придем – подсобим тебе. Какие, в натуре, проблемы?» Он: «Да нет, ребята, я так не могу, – мне это видение покоя не дает, я еще не всё знаю». - «Да ладно тебе! Вон уже домик построил, вон хороший парчок разбил, - расслабься, чувак!» А у него этот пазл в голове, который он пытается по кусочкам собрать... Мне привиделись какие-то звуковые картины, и я знаю – это то, что мне предстоит воплотить. И я всё еще в поисках того, как поднять эту махину.

Ирина Тарабрина

февраль 2011, для журнала "Ровесник"

Вот так оно выглядит в журнале: