"ОГОНЕК", № 46, 11 ноября 1996

Добрый вечер

Муки Зву

ГЛЮКИ СТАНОВЯТСЯ КЛИПАМИ

Не было рекламы на телевидении, «растяжек» над Тверской, плакатики почти рукописные, штук сто, расклеили на столбы -- и весь «промоушн». А зал на концерте Юрия Наумова был полон, и билетами торговали у метро за пять номиналов

-- Пустите, я через пол-России ехал! -- стонал перед запруженным входом чуждый на вид солидной толпе тинейджер. Европеизированные львовяне прошли без стонов -- очевидно, заплатили искомые пять номиналов. Из джипа в зал степенно проследовали респектабельные кавказские крутяги -- боже, и их юность прошла под знаком Наумова!

-- Это что, я теперь, прям, звезда?! -- крикнул Наумов в клокочущий зал, едва выйдя на сцену.

-- А то?! -- без колебаний взорвался зал.

...Один из самых техничных блюзовых гитаристов мира уже не россиянин. Жизненный маршрут Юрия Наумова: Новосибирск -- Ленинград -- Москва -- Нью-Йорк -- в этом году был отмечен получением американского гражданства. «Процедура? Фигня. Ну, почти как в пионеры вступать», -- признался маэстро. И вправду фигня -- никакие скитания по миру даже сибирского акцента Наумова не выветрили. Чего тогда уезжал? «Я же амбициозный парень, -- сказал мне Юрий, -- ну маленько, правда, не рассчитал, что блюз -- вообще не сильно раскручиваемый жанр. Так что сижу пока тихо. Никого не трогаю, никого не слушаю». Про принцип Борхеса -- не слушать современников, а то лицо потеряешь -- Наумов не слышал. «Видать, интуитивно ему следую».

Наумов потеряет лицо?! Скорее небо упадет на Дом художника. А впрочем, зачем небу падать на ЦДХ? Нагрузка, которую это заведение вынесло от наумовских блюзов и зрительских взрывов на грани истерик, вряд ли была меньше, чем от падения неба.

Официально концерт знаменовал презентацию первого непиратского лазерного диска Наумова «Фиолетовый». На шаблонные вопросы бесчисленных репортеров о причине названия Юрий отвечал почти в ключе ослика Иа-Иа из сказки про Винни Пуха, нечто в духе «мой любимый цвет, мой любимый размер». Но если серьезно -- значимость этой вехи понимал всяк, кто знал о неизбывном с совковых времен синдроме отношения к уехавшему, как к умершему -- мол, теперь можем не церемониться. Отсюда бесчисленные пиратские кассеты, отсюда и отвратный пиратский лазерник с расплющенным звуком -- мол, автор далеко, не приедет, не взыщет.

Приехал. Но не взыскивать, а петь. Практически все свободное пространство между первым рядом и сценой заняли коленопреклоненные фотографы. И хотя эта поза была, есть и будет объяснима естественным стремлением не загораживать сцену другим людям -- но все ж был в том некий символ. Символ чего? А кто его знает.

Кто его знает, где адекватнее воспринимают Его блюз. С русской колокольни американское слушание блюза в кабаке под чмоканье и чоканье -- чуть ли не знак унижения Артиста. Неправда. У Них Так Принято. Длинно-черноволосого русского в богемно-студенческом Гринвич-Виллидж, что в Нью-Йорке, уже приметили и уже любят. По оценке самого Наумова, у Них больше завернуты на музыку, у Нас -- на текст: «Больших поэтических амбиций у меня никогда не было. Если б были -- вполне возможно, остался бы в России».

И все же он не в России. Смею высказать бредовую версию -- абсолютно того не желая, своим отъездом Наумов невольно отмежевал себя от того, что произошло ныне с оставшейся здесь частью тусовки питерского рок-клуба. От интеграции в мерзкую практику внутренней раскрутки в электронных СМИ, попадание в которую, в свою очередь, тоже отмежевало вчерашних бунтарей от самого бунтарства, чистоты и прочего, за что мы любили их тогда. Но это лишь версия.

В перерывах в кулуары заходили самые странные гибриды, впервые виданные мною в этой жизни. Хиппозные волосатики и бритые «металлисты» -- но с пейджерами и мобильными телефонами. Обнимались с Юрием и следом как бы извинялись за нынешний свой статус: «Я уже почти не играю, старик. У меня своя студия. Да, клипы. Рекламка. Денежки -- куда денешься. Жена, дети». Наши хиппи повзрослели. Блюзмены их юности (да и детства -- одна из поклонниц за сценой призналась, что не вылезает с наумовских концертов аж с двенадцати лет) теперь не в подвалах, а в залах. Теперь с этим блюзом больше не клеится «уйти из дому, вскрыть вены, попасть в крэзу, скосить от армии, сесть на иглу». Теперь есть продюсер Урюпин, спонсор Куранов и директриса Центра искусств Толмачева, удивленная охрана «мы не думали, что блюз -- это так круто; пожалуй, надо бы разжиться сидюшкой», отменно отлаженный звук, оттеняющий виртуозную технику маэстро. Да и сам Наумов, чья музыка и тексты традиционно считались «давящими на психику» вплоть до энергетического обескровливанья последней -- мягок, добр, весел и оптимистичен: «Да бросьте вы, ребята, ныть, что лишь в России такие плохие попса и рок-н-ролл -- и Штаты завалены музыкальным мусором, и Франция, и кто угодно -- выше голову, родные!»

А почему бы и не выше -- если один из лучших блюзменов планеты (близка кому-то его музыка или далека -- дело другое, но уровень-то не отменишь!) за полным пониманием все же едет в Москву?! Глюки становятся клипами, и, слава богу, хоть в эти минуты дежурное нытье о том, что в России уже некому слушать и понимать что-то стоящее, замолкает.

Борис ГОРДОН